Логотип газеты Крестьянский Двор

Скидка

Второй Сверху 2

Николай Будынков: При откатной системе земледелия больше половины обработок от болезней срабатывают во вред

– Николай Иванович, чему было посвящено ваше сегодняшнее выступление? На земле бог весть что творится, а мы об этом даже не подозреваем?

 – Я не зря приводил пример: когда мы сами заболеваем, вначале идём к доктору, ставим диагноз, а потом уже лечимся, применяя соответствующие препараты. В растениеводстве, к сожалению, всё происходит не так. Здесь диагностика заменилась рекламной информацией фирм. Фитопатолог должен точно знать, от чего лечимся и чем лечимся, и наша цель – повышение урожайности, улучшение качества продукции. Для коммерсантов главное – продажа средств защиты растений. Если после использования гербицидов и инсектицидов мошки не летают и травка не растёт – всё наглядно, то с микроорганизмами растений и почвы, патогенными и сапротрофными, эффекта после обработки не видно, картина совершенно другая. Думаю, не меньше половины фунгицидных обработок используется во вред нашему производству. Они не дают никакой прибавки урожайности, сильно ухудшая при этом агроценоз.

– Вы родились в Малой Екатериновке Екатериновского района Саратовской области в 1957 году. После окончания биофака СГУ учили детей в селе Галахово, затем защищали кандидатскую диссертацию у Василия Ананьевича Крупнова в НИИСХ Юго-Востока. В Екатериновском районе живут ваши родственники, наверняка, среди них есть фермеры. Что вы им посоветуете?

– Для борьбы с болезнями каждому надо обязательно знать, с чем бороться, чем протравливать семена, и какие фунгициды применять потом. На яровых культурах, в условиях засушливого саратовского региона зачастую, пожалуй, можно ограничиться протравителями. Но опять же, правильно подобранными под патогенную микробиоту семян и окружающей почвы, с которыми развивающиеся растения вынуждены взаимодействовать. На озимых культурах необходимо, как минимум, протравливание семян и обработка в фазе кущения эффективным против доминирующих патогенов фунгицидом.

На юге России, где более влажный климат, применяют много различных фунгицидов, и, в принципе, они статистически себя оправдывают. Такого количества патогенных и токсичных форм микроорганизмов не накапливается. В Поволжье, где применяется минимум фунгицидов, обычно всё ограничивается протравителем. Накопление патогенных, а нередко и токсичных форм идёт жуткими темпами. Надо их правильно выявить, выстроить грамотную систему профилактики и защиты.

– Если ваши земляки захотят вас пригласить на консультацию, они это должны сделать через администрацию института?

– Конечно, мы же государственное учреждение.

– А если они просто в наш Россельхозцентр обратятся.

– Правильно, так и должно быть. Пусть обращаются – для того и Россельхозцентр. Если же саратовцы обратятся к нам в институт в трудной ситуации, мы, пожалуй, сможем обеспечить соответствующее сопровождение вегетационного сезона. Если два-три года полноценно поработать над этими проблемами, ситуация заметно улучшится. Хотя это и не всегда малозатратно.

– Можно ли сейчас совсем обойтись без химии?

– Нет. Слишком долго нарабатывали в почве то, чего там не должно быть.

– Я ожидала такого ответа. А специалистов вашего уровня много в стране?

– Может, два-три. И не потому, что я такой умный, а потому, что других просто нет. Да и раздел науки этот довольно узкий.

– Куда остальные делись?

– Многие по биологическим причинам ушли… Новые не появились. При зарплате, которую сейчас получают ученые, наука не то место, куда молодые люди пойдут. Той зарплаты в 11-12 тысяч рублей, которые сейчас получает ведущий научный сотрудник, хватит на хлеб, воду и квартплату. Так что пусть правительство посыплет себе пеплом голову за политику в аграрном научном секторе последних 20-25 лет.

 – Ваше любимое заболевание сои и кукурузы? Чему вы посвятили жизнь?

– Я их все терпеть не могу. Я с ними борюсь, а вы говорите – любимый.

– Ну, всё равно, может быть, есть какая-нибудь особенно изощренная «сволочь», которая занимает ваш ум?

– Понимание многих почвенных проблем в основном уже сложилось. Сейчас вопрос упирается в использовании средств защиты растений, их ассортимента в России. Мне кажется, наша регистрационная служба препаратов занимается чуть-чуть не теми вещами, чем надо. Надо исходить из спектра патогенов, которые являются экономически важными, а она исходит из того, что за регистрацию препаратов нужно платить. Поэтому регистрации сейчас дорогостоящие, фирмы из опасения, что продукт может себя не окупить, особенно в защищенном грунте, препараты просто не регистрируют, хотя новые современные высокоэффективные действующие вещества с низким уровнем опасности, быстрым разложением после применения, надо приветствовать. Многим прогрессивным препаратам по этой причине вход на российские поля закрыт.

– А тот препарат, который предлагает Александр Генрихович Харченко, как вы его охарактеризуете?

– Хороший комплексный препарат, в нём находится большое количество полезных бактерий, которые не дают развиваться патогенам. Фунгицидом я бы его не стал называть, потому что он никого не убивает, но свою нишу его «биокомпоненты» активно занимают. Если растительные остатки мы обрабатываем препаратом Харченко или другими подобными многокомпонентными, мы предотвращаем развитие и накопление патогенов, использующих растительные остатки как субстрат для размножения. Патогены остаются, но размножаться им негде. Основную массу колонизируют и утилизируют полезные микробы, в основном те, которые оказываются сильнее и из биопрепарата, и из агроценоза поля. То есть мы вызываем к жизни микроорганизмы, которые десятилетиями, а может, столетиями не появлялись в этом поле. Они «просыпаются» и начинают активно развиваться. На пшенице три года назад мы сталкивались с интересным грибом гифодермой, которая неожиданно появилась на некоторых полях Краснодарского края и Ставрополья. Очень эффективна против снежной плесени. Вот так проблемы иногда решаются за счет того, что проявились защитные силы поля.

– Надо стимулировать естественные почвенные процессы, иначе возникает просто-таки пугающая картина.

– А вы знаете, как меня Харченко напугал, когда притащил из Ростовской области образцы «конченого» поля?! В нём нет патогенов, там только одни пенициллы – токсиканты. Поле (Может, небольшие его участки? Тогда легче!) находится в состоянии катаклизма. И я очень сомневаюсь, чтобы здесь что-то хорошо росло в течение ближайших десяти лет.

– Причина?

– Массовое бесконтрольное применение химии! Химии пестицидной, включая фунгицидную. Представьте себе поле сахарной свеклы, которое в течение одного сезона подвергается шести-семи пестицидным обработкам. Парочка фунгицидных, две-три, а то и четыре, инсектицидных и от двух до пяти гербицидных. Какой агроценоз это всё выдержит?

– Но это же огромные траты на СЗР?!

– При высокой урожайности сахарной свеклы они окупаются, но потом на поле мало что растёт. Несколько лет назад сахарные заводы прикупили близлежащие земли, в результате в севообороте оказалось очень много свеклы. И сейчас на таких полях просто огромные проблемы, связанные с низкой урожайностью. Вот почему даже продавцы пестицидов ставят вопрос о снижении количества обработок, дозировок препаратов. Профессор нашего института доктор наук академик Юрий Яковлевич Спиридонов уже предлагал добавки в воду для рабочего раствора, если она жесткая, которые позволяют использовать гербициды в минимальных количествах при максимальной эффективности.

Тема тяжелая. Поэтому, когда говорят о снижении площадей под сахарной свеклой, меня это радует.

– А что вы скажете о массовом засилье подсолнечника?

– Я считаю, прав губернатор Александр Ткачев, который запретил у себя в Краснодарском крае сеять подсолнечник по подсолнечнику раньше чем через девять лет. Там решения принимают жестко, и руководители хозяйств, фермеры боятся поплатиться за своё разгильдяйство.

 – А что делать, если в Саратовской области в этом году погибло от 30 до 40 процентов озимки, воды в почве ноль, и сейчас все думают, чем пересевать. Может быть, лучше соя?

– Когда гибнут такие площади, где столько сои набрать? Да и не факт, что соя будет расти в Саратовской области, она все-таки влаголюбивое растение. Может быть, лучше пойти по примеру Воронежской области и посеять нут, подтянуть другие возможные резервы – не оставлять же поля незасеянными.

– Зачем вы участвуете в подобных семинарах? Этот вопрос попросил меня задать один из самарских фермеров.

– Весь накопленный позитив, поскольку я нахожусь в предпенсионном возрасте, пора отдавать. Основную часть сезона я на полях Черноземья, Ставрополья, Ростовской области, Кубани. Куда-то съездить для меня пока не большая проблема. Уже много лет проводим большое количество микробиологических анализов растений, почвы, растительных остатков. Вы понимаете, за всем доложенным - десятки и сотни анализов. Сейчас вот хриплю, потому что позавчера пришлось чашки Петри с аспергиллами и пенициллами рассматривать. Где-то на слизистой оболочке горла они иногда растут и мешают нормально разговаривать.

– Если все останется в стране на том же уровне, что будет в растениеводстве через десять лет? Вроде как сейчас начали говорить об экологичности сельхозпроизводства.

– Говорить и делать – это не одно и то же. Думаю, при откатной системе земледелия больше половины обработок от болезней срабатывают во вред. Когда некоторые ученые в своих рекомендациях пишут: мы внедряем беспахотную систему земледелия, применяя фунгициды и гербициды, не называя их, – это от лукавого.

 – А в чем конкретный вред заключается?

– Многие фунгициды способствуют размножению патогенной и токсичной микробиоты, тех же фузариев. Эти препараты почти все грибы, кроме них, подавляют, освобождая нишу. Фузарии её с удовольствием занимают.

– Кто тогда рекомендует препараты, наносящие вред?

– Кому очень хочется их продать. У нас не так много действующих веществ, обеспечивающих адекватную защиту от всего комплекса опасных микроорганизмов.

– Есть вами проверенные и вами рекомендованные препараты на основных культурах: пшенице, кукурузе, сое и подсолнечнике?

– Подбирать нужно по тому спектру патогенов, который есть на каждом конкретном поле. В хозяйствах, где мы экспериментируем с зерновыми, внедряем, проводится микробиологический анализ семян, растений в фазы осеннего и весеннего кущения, если это озимая пшеница. На основании результатов даем рекомендации. А как вообще можно рекомендовать для того, чего не видел?

 – В какие хозяйства страны можно приехать и посмотреть на практические результаты вашей работы?

– У нас есть хозяйства на Белгородчине, есть в Ипатовском районе Ставропольского края, в этом году довольно успешные опыты идут в Курской области. Опыты на кукурузе мы проводили в Ростовской и Воронежской областях, Ставропольском крае.

«Игра с фунгицидами» (Иронично. – ред.) довольно дорогостоящая, но когда фермеры видят прибавку в урожае, сопоставимую с ценой препарата, у них начинают гореть глаза. При общении со специалистами, использующими препараты против того, чего нет в агроценозе, возникает ощущение, что следующие сезоны они планируют провести на Луне и где-то там, на Венере, и потому Землю загаживают. Прежде, чем судить о целесообразности той или иной химобработки, мы должны включать какие-то моральные критерии и, обязательно, профессионализм.

Светлана ЛУКА

В ТЕМУ

Выпускник агрофака Российского университета дружбы народов аргентинец Хуан Карлос Мариак, главный представитель компании «Апаче» в России, о причинах своего участия в семинаре:

– Мы заходим к вам как компания, которая торгует не только сеялками, работающими по no-till, но и оказывает консультационную помощь. Мы хотим опыт, накопленный в нашей стране за последние сорок лет, внедрить и в Поволжье. Мы готовы следить за нашей техникой, развитием каждого конкретного хозяйства, проводить соответствующее обучение. В наших интересах продвигать технологии. Грубо говоря, мы продаём инструмент, но предупреждаем: без знаний и вдумчивого внедрения технологии он ничто.

Кроме того, я активно занимаюсь пропагандой Латинской Америки в России, её достижений и товаров. Я работал в оргкомитете Сочинской олимпиады и мне интересно любое массовое мероприятие, где можно встретиться с людьми разных территорий и разных национальностей. Всё, что здесь было высказано про нулевые и ресурсосберегающие технологии, – через всё это аргентинские фермеры уже прошли. Нас, как говорится, заставила жизнь, но это вовсе не значит, что мы всё делали и делаем правильно. Возможно, и российский опыт пригодится фермерам Латинской Америки, нашему сельскому хозяйству.

Наверное, вы тоже обратили внимание на то, насколько люди, перешедшие к прямому посеву, спокойны и уверены в своих действиях. И как напряжены аграрии, которые занимаются классической обработкой почвы. Это видно невооруженным глазом. Надо честно признать, что no-till – технология жесткая и даже жестокая, которая не прощает ошибок. Может быть, из-за того, что латиноамериканский народ более трудолюбивый, наблюдение, разговор с растением, для нас более привычно, характерно. Но русский человек тоже, когда открывает для себя мир no-till, убеждается, насколько это красиво. И я получил от общения с ними массу удовольствия.

19.03.2015Светлана ЛУКА  676

Понравилась статья? Поделись:

Комментарии ()

    Вы должны авторизоваться, чтобы оставлять комментарии.

    нижний2